Слезы
Сколько слез мы проливаем в нашей жизни! Сколько раздирающих молений посылаем небу. И... сколько упреков исходит из наших сердец за то, что слезные мольбы остаются без ответа. Так ли это? Так ли жестоко молчит «мертвое» небо, как это мы утверждаем в наших упреках ему? Так ли безответны «святые», к которым взываем, или, быть может, занятые слишком много собою, своими слезами, мы не в силах ни ясно видеть, ни точно слышать подаваемых нам знаков пощады и милосердия? Вдумайтесь: если наши глаза плачут — могут ли они что-либо ясно видеть? Хотя бы настолько ясно, чтобы заметить рядом с нами стоящего человека? Нет, плачущий — плачет о себе. Он так глубоко занят только самим собой, только своей горестью, что рядом с ним стоящий не пробуждает в нем ни милосердия, ни желания хотя бы на минуту забыть о себе и помочь другому. Слезами и скорбью мы зажимаем дух и убиваем временно собственным унынием энергию радости. И это не дает нашей мысли заметить главного феномена в жизни земли: момент переживаемой скорби — не есть вся жизнь. Земля, форма жизни и действий на ней — это только одно мгновение того вечного пути, что мы шли, идем и будем идти.
Находим ли мы себе в слезах облегчение? Мы только свое горе видим, и кроме самих себя никто для нас не существует. Мы молимся, прося только о себе и своих, и, жалуясь, все же продолжаем жить, считая, что совершаем подвиг высокого самопожертвования, ведя бесполезную, слезливую жизнь.
Жизнь — это ежеминутное действие. Это вечное движение, имеющее целью закономерность вселенной и целесообразность в ней. Живет в истинном смысле слова только тот, кто входит в это Вечное Движение как гармоничная его единица, ухватившая ритм Его для своих трудов и действий. Нет остановок в беге Вечной мощи, как не может их быть и в действиях тех, кто считает себя человеком, то есть искрой Единой Жизни. Но для того, чтобы войти в труд — всеобщий труд вселенной, — надо, чтобы глаза могли ясно видеть, уши точно слышать и сердце четко стучать в ритме Единого и Вечного Движения.
Глаза, что плачут, не могут видеть ясно. Так же и уши тех, кто жалуется, сетует и слышит только уныние собственного сердца, не могут услышать зова Жизни. И сердце, стучащее в минорной гамме, стучит монотонно: «я, я, я». Такое сердце знает только страх будущего и раздирающую тоску прошедшего. Но текущей минуты, летящего «сейчас» оно не в силах ни видеть, ни слышать, так как со стонами и страхами о несуществующем прошлом и не менее эфемерном будущем оно умирает для летящих сейчас мгновений, то есть именно для истинной Жизни.
Все унылые плакальщики и плакальщицы, — все мертвецы. Возле них не только люди не могут сохранять жизнерадостного вида; не только дети не могут смеяться; не только травы и цветы вянут и сохнут, но даже сама Любовь покрывается темной пеленой скорби. Разве люди посланы на Землю, чтобы думать только о себе? Разве, если жизнь дана — допустим даже и этот эгоизм — для мыслей только о себе, то значит ли это терзать себя и ранить всех, видящих нас в таком виде плакальщиков? Жизнь послала нас на Землю, дав нам эмблемой Себя Радость. Слезливцы же, утаив Ее дар, превратились в бесполезные урны печали. Они стоят на месте, даже не видя, как бегут дни. Мрачно смотрят в землю, не задаваясь вопросом, зачем взошло сегодня солнце? А оно взошло, чтобы сила Света в нас не угасла, чтобы мы подняли лица к небу не с мольбой «Помоги нам!», но с улыбкой: «Мы Твоей доброте гонцы». А если перестать видеть добродетель в оплакивании неудач личной жизни, открыть глаза, открыть уши — то можно услышать тихий голос Радости, говорящей нам: «В себе несешь Бога. Он жив в тебе. Старайся понять, что ты всегда не один, что все в тебе. Но все открывает Свой лик только Радостному».
Ни одно действие не приносит и не может принести облегчения, если жить отравленным вечным раздражением слез. Ответственность за собственную жизнь падает на каждого человека. Каждый из нас должен рассматривать себя как самоубийцу, если губит свою жизнь медленным ядом — слезоотравлением. А как рассматривать таких людей с общественной точки зрения? Кто они для общества? Для своих детей? Для всех тех, кто встречается им в делах дня? Разве мы не понимаем, как убийственно унылость действует на встречаемых здоровых людей? Разве это не преступление — прервать веселую улыбку ближнего, не подумав о нем, о его радости и равновесии, ворваться в его окружение ураганом скорби и слез? Если разорвать мир счастливого, твердого характером и самообладанием человека своими слезами преступно, то что же сказать о слабых, колеблющихся, которых так легко сбросить с их шатких лестниц гармонии. Ведь смысл каждой прожитой минуты состоит только в утверждении чьих-то лучших сил.
Если там, где мы трудимся, где, сжав зубы, готовы ежеминутно послать крик негодования и протеста против тяжести труда и неудач жизни. Если мы даже не открыли рта и не произнесли своих жалоб, то сердце наше, заполненное мутью непролитых слез, уже соткало вокруг нас непроходимую стену дисгармонии. Развязать веревки слез, которыми мы сами себя опутали, сжечь чехол уныния, в который мы себя засадили, можем только мы сами, а не те «святые», к которым мы взываем. Чтобы получить ответ от тех, кого зовешь, надо создать чистые пути в себе и вокруг себя, по которым могли бы пройти к нам их ответы. И прежде всего надо вылезти из чехлов слез и уныния, в которых мы можем сидеть.
Как это сделать? Путь для всех только один: Радость. Можно найти и войти в этот путь Света только собственным трудом духовного обновления. Надо понять, что весь день труда, который начинается и кончается слезами, не существует как кусок вечной жизни. Это только бесполезная остановка невежественности, не понимающей, что каждое летящее мгновение жизни Земли — это мгновение Вечности. Но оно только тогда им бывает, когда прожито в полном сознании своей неразрывной связи с Вечным Движением. А эта связь может выражаться только как бодрость, доброта и примиренность со своими обстоятельствами. Можно не доходить до величайших откровений духовного мира, хотя они доступны каждому и преград к ним нет. Но если не дойти до элементарного понимания, что Земля есть место труда и бодрости, энергии в доброте и мире к ближнему, — войти в путь Света нельзя, хотя бы мы промолились и проплакали все свое воплощение в храмах, у ног всех святых неба.
Унывающие — только и встретят мертвое небо потому, что мертвы они, а не оно. Если найти в себе самую простую доброту, забыв о себе и своих стонах, то можно найти то место, где живет Радость. Если перестать вслушиваться в неудачи своего личного пути, осушить свои слезы — можно увидеть всю вселенную не в алмазах звезд, но в живых образах Радости.... Надо понять, что жизнь дается для действия на Земле, для приложения всех своих сил доброты и радости к ее делам. Надо четко усвоить, что нет отъединения и разделенности от людей. Есть только Единая Жизнь, ритм которой стучит во всех сердцах. Каждое сердце стучит и звенит своей нотой, но нота эта попадает в общую гармонию только тогда, когда она выражает бодрость, доброту и радостность, то есть находит путь, чтобы влиться в ритм Жизни. Любовь сжигает в катаклизмах непереносимые больше и вредные для процветания Земли и ее населения злые и позорные результаты человеческих действий...
Только радостный видит ясно и может действовать в полную меру вещей. Каждое дыхание того, кто идет в мир для Сотрудничества с Единым, должно быть чистой радостью и наполнять все окружающее бодрой энергией. Эпохи войн, упадка этики и нарушения устойчивого равновесия в людях, уродливого разложения честности и чести — ничто не может нарушить радостности тех, кто вышел не на бой с пороками братьев-людей, но вышел гонцом Любви, неся Ее завет мира.
Радость не звенит, как золотая деньга, и не блестит, как лучи серебра. Радость спасает слабого, заставляет задумываться злодея и окрыляет чистого.
По материалам К.Антаровой.
